Вторая мировая война, крупнейшее бедствие за всю историю человечества, шла на трёх континентах и в водах четырёх океанов. В ней впервые было применено ядерное оружие. За шесть лет военные действия вовлекли 80% населения земли в 62 странах. Людские потери составили 60—65 миллионов человек, из них 27 миллионов погибли на фронтах.

 

… Загоревшие и отдохнувшие, в первый день осени 1939 года испанцы Ленинграда пошли в школу вместе со своими советскими сверстниками.

Но тот день 1 сентября взорвал европейский календарь,  началась война, скоро ставшая Второй мировой. Ощущение благополучия обмануло, жизнь стала разламываться на части и обрушилась. 

 

Кармен де лос Льянос:

Когда я вспоминаю события 1939 -1940 гг, часто ловлю себя на слове «странный» – странные события, странная реакция на них людей вокруг. Многое объяснялось тем, что нам никто не рассказывал об истинном положении дел в стране и в мире. Советские воспитатели и учителя избегали тему международной политики. На политинформациях излагали официальную линию, из газет невозможно было что-либо понять.

Например, фашистов ещё называли фашистами до 23 августа 1939 года, а потом СССР и Германия подписали договор о ненападении, пресса перестала ругать Гитлера, а нам стали объяснять смысл соглашения с ним. Но этот смысл ускользал  –  фашизм отнял у нас родину. Или вот кто-то принес новость: в газете ПРАВДА напечатано поздравление Гитлера Сталину с 60-летием. А тот ответил. Это не укладывалось в голове.

… Когда Германия напала на Польшу и начала мировую войну, для испанцев враг оставался тем же чудовищем, что почти три года бомбило нас. У половины детдомовцев родные переживали голод, болезни и унижения в лагерях для интернированных республиканцев на территории Франции. Когда французы вступили в войну, мы были всем сердцем с ними! Мы знали: пленные республиканцы первыми вольются в ряды Сопротивления. Они умели воевать! Для всех нас, рассеянных по миру изгнанников, победа над Гитлером означала возвращение в Испанию.

Мы не могли принять мир с нацистами Гитлера и фашистами Муссолини.

Красная Армия вошла на территории западных  Украины и Белоруссии в Польше, чтобы избежать, согласно объяснениям, их оккупации немецкой армией (нацистской её уже не называли). Нам сказали: Бессарабия освобождена от гнёта румынских капиталистов, а Литве, Латвии и Эстонии открыли дверь в состав СССР в ответ на их просьбы; Красная Армия вступила туда для гарантии безопасности балтийских республик.

Мы много говорили о будущей войне, а она уже шла совсем близко. Спустя три месяца с начала мирового конфликта, лютой зимой 1939-40 (морозы достигали минус 43 градусов!) советские войска вошли в Финляндию; нам сказали – чтобы защитить Ленинград, он в опасных 32 километрах от границы. О том, что в результате агрессии СССР был исключён из Лиги Наций, не сообщили, об этом мы узнали из передачи Би-Би-Си. У нашего учителя был приёмник, он слушал новости на испанском. Потом рассказывал нам.

Война с Финляндией мало отразилась на нашей повседневной жизни,  за исключением учебных воздушных тревог. Хотя мы жили недалеко от фронта, его близость сказалась только в учебных воздушных тревогах и в том, что на полдник нам стали выдавать простые обжаренные сухарики вместо пирожных. Правда, говорили, что население раскупило имевшиеся в магазинах продукты. Но нас кормили, и очень сытно, в детдомовской столовой…

В марте 1940 в Москве подписали мирный договор. Говорили о большом количестве погибших солдат с обеих сторон и жертвах среди мирного населения.

 

Мария де лос Льянос:

– Если поедете на экскурсию из Петербурга в Выборг, по Сайменскому каналу, посетите приграничный город Лаппеенранту.  В центре, возле мемориального кладбища, обратите внимание на памятник, он поставлен летом 2012 года. Плачущий мальчик – скульптурная композиция в память о детях, осиротевших в результате войн: советско-финской и Второй мировой.

Официально памятник называется «Война сирот»: мальчик лет 7-10 горько плачет. Перед ним каменное изваяние, по всей видимости, символизирующее разрушенный дом. Автор монумента – местный скульптор Юхани Хонканен.

В 1945 году в Финляндии насчитывалось около 50 тысяч сирот.

После войны общее число детей-сирот в СССР достигло примерно 3 млн. человек. Эта цифра не охватывала всех, кто нуждался в помощи государства. Сюда не включены дети, сданные в детские учреждения матерями- одиночками или многодетными родителями, сироты, сохранившие связи с родственниками, и ряд других категорий.[1]

 

Кармен де лос Льянос:

…Теперь папа жил в Москве, братья и я надеялись, что он возьмёт нас к себе. Оказалось, об этом не могло быть и речи, его поселили в гостинице в небольшом номере; дважды прооперировали раненую ногу, к тому же отец добивался отправки на европейский фронт. Любым путём, окружным. Он хотел воевать. А мама по-прежнему жила и работала в Аргентине; сражение в Европе отодвинуло надежды на воссоединение семьи в туманную даль.

 

Мария де лос Льянос:

В работе над этой историей мне помогли устные рассказы и документы семейного архива, воспоминания самой Кармен и других воспитанников испанского детского дома в Ленинграде. Многие опубликовали книги о своей жизни в СССР, как, например, Адольфо Кабаль дель Куэто “Незабываемые воспоминания».[2] Он жил и учился в одном интернате с Кармен, с моими будущими отцом и дядей. Бесценными свидетельствами полна книга петербургского журналиста Владимира Григорьевича Даева «Испанские гости на родине Садко».[3]

Мне она досталась в виде сброшюрованной фотокопии, я не смогла найти её в продаже, книга стала библиографической редкостью. В процессе поисков я обнаружила её в Центре Андрея Сахарова в Москве и в библиотеке Конгресса США!

Почему рассказываю о своих источниках информации?

Потому что настало время представить читателю новых героев этой истории. О некоторых Кармен рассказала очень полно, о других поведали мой отец и дядя Карлос, их товарищи по детдому. Но именно сведения Адольфо Кабаля и Владимира Даева позволили уточнить роль каждого из учителей, воспитателей, знакомых и просто чужих людей в этой драме или «саге», как Кармен назвала четырёхлетие 1938-1942 гг…

Мирное течение ленинградской жизни вскоре прервётся; произойдёт череда срочных эвакуаций, обнажится истинная ценность участия каждого человека в судьбе и спасении испанцев от гибели.

Буду сообщать о каждом по мере появления на «сцене».

 

Об Аркадии Ефимовиче Подгаецком пишет В. Г. Даев: «Заведующим учебной частью был не профессиональный педагог, а технолог с завода «Электросила» Аркадий Подгаецкий, направленный на эту должность по комсомольской линии…» Сообщается, что его рекомендовала Ольга Берггольц как «абсолютно честного и бескорыстного товарища по работе». Этот «несколько рассеянный, но симпатичный молодой человек не имел, как сейчас говорят, «вредных привычек», что важно для воспитателя молодёжи».

Пока ограничусь мнением поэта О. Берггольц и познакомившегося с Подгаецким после войны журналиста В. Даева. Предупрежу только, что Arcady Yefimovich, или Arcadio, как его называли, сыграл в жизни испанцев – не только детей, но и взрослых – колоссальную роль…

 

Война в испанских репортажах Би-Би-Си

Многие вспоминали контраст – и даже противоречие – между началом войны в Европе и чувством «жизнь, наконец, налаживается» в 1939 – 1940 годах в СССР. В уюте испанского дома – они всю жизнь потом будут называть интернат «нашим домом», “nuestra casa”– жизнь казалась безмятежной чередой школьных уроков и занятий в кружках, репетиций оркестра и приездами шефов – моряков Балтфлота или танкистов, походами в кино и в музеи, встречами с советскими пионерами.

 

Аркадий Подгаецкий подарил дону Мариано Камаре (об этом человеке мы уже рассказывали в предыдущих фрагментах) приёмник в знак доброго согласия и сотрудничества, попросил только не ставить на полную громкость. Ребята часто просились в комнату к учителю послушать новости на испанском языке.

В тот день 1 сентября по радио из Польши звучал только скрежет танковых гусениц.

С тех пор миру предъявили снимки, снятые германцами для Истории отечественными фотоаппаратами «Leica». На них растерянные польские пограничники пытаются удержать пограничный шлагбаум и не позволить хохочущим немцам взломать границу Польши. Форменные мягкие конфедератки беспомощно смотрятся на фоне стальных гитлеровских касок…

 

С тех пор многие откликнутся на позывные трагического дня 1 сентября 1939 года.

В 1967 году напишет пронзительные строки поэт, родившийся через полгода после начала войны в Ленинграде,  Иосиф Бродский:

 

День назывался “первым сентября”.
Детишки шли, поскольку — осень, в школу.
А немцы открывали полосатый
шлагбаум поляков. И с гуденьем танки,
как ногтем — шоколадную фольгу,
разгладили улан.
Достань стаканы
и выпьем водки за улан, стоящих
на первом месте в списке мертвецов,
как в классном списке.
Снова на ветру
шумят березы, и листва ложится,
как на оброненную конфедератку,
на кровлю дома, где детей не слышно.
И тучи с громыханием ползут,
минуя закатившиеся окна.

 

Кармен де лос Льянос:

В тот день учитель дон Мариано Камара закончил урок французского – он преподавал этот язык вне расписания, для желающих  –  и отвернулся к окну. У него было то же выражение лица – замкнутое, отсутствующее – как в день, когда мы узнали о поражении нашей Республики. Он сказал: «Историческая катастрофа. Всемирная.  VIVERE NON EST NECESSE».

–Дон Мариано, помните, что вы сказали на корабле? Тоже на латыни, – напомнил Карлос.

– У тебя хорошая память. – NAVIGARE NECESSE EST, VIVERE NON EST NECESSE. Es necesario navegar, no es necesario vivir. Плыть по морю необходимо, жить – не обязательно. Это кричал морякам во время шторма римский военачальник Гней Помпей – потом он стал консулом провинций Ближняя и Дальняя Испания…[4]

За нас опять решают, жить нам или умирать, и жизнь оказывается не самым необходимым занятием!

А потом покатилось…

Череда уроков, прогулки и повседневные дела перемежались с бурными обсуждениями событий на фронтах. Мы изучали карту Европы по именам городов, куда вступала армия рейха. А советские газеты помещали известия с полей войны где-то на 3-4 странице. Нам пытались преподнести дело так, что буржуазные страны дерутся между собой. Но мы-то знали больше других, слушая Би-Би-Си…

Например, в мае 1940 Черчилль – он только что стал премьер-министром – произнёс в парламенте речь, которая нас взволновала. Он возражал тем, кто призывал договориться с гитлеровской Германией и прекратить сопротивление. Он звал соотечественников плечом к плечу дать отпор нацизму, хотя предупреждал об огромных трудностях. Британия билась с агрессорами, платя «кровью, потом и слёзами» за грядущую победу.[5]

Наступило лето 1940.  Невыносимо было следить за продвижением немцев по Франции…

 

Мария де лос Льянос:

 

Житель Парижа, русский эмигрант князь Юсупов вспоминал: «О, эта вечная жалкая картина всеобщего исхода: перепуганное стадо женщин, детей, стариков, кто в силах – на своих двоих, кто нет – на повозках и тачках, куча-мала с собаками, кошками, шкафами и перинами. Лица растеряны или безумны…

Страдали люди – страдали, стало быть, и звери. Боже, как выли и плакали брошенные собаки и кошки. Тут и там вспархивали то попугай, то канарейка. Они сами шли в руки. Так мы поймали нескольких и раздали их на житьё по знакомым.

Парижане бедствовали невероятино…

Сдадут столицу или нет? Неизвестность мучила.

14 июня немцы вошли в Париж.Мы видели, как шли они Сен-Клускими воротами. Рядом многие прохожие плакали, да и у нас текли слёзы. За двадцать лет Франция стала нам второй родиной.»[6]

 

… Летом 1940 года из Ленинграда в Москву приезжает Анна Ахматова и читает Эмме Герштейн два новых стихотворения – о бомбёжке Лондона и на падение Парижа:

 

Лондонцам

Двадцать четвертую драму Шекспира
Пишет время бесстрастной рукой.
Сами участники чумного пира,
Лучше мы Гамлета, Цезаря, Лира
Будем читать над свинцовой рекой;
Лучше сегодня голубку Джульетту
С пеньем и факелом в гроб провожать,
Лучше заглядывать в окна к Макбету,
Вместе с наемным убийцей дрожать, —
Только не эту, не эту, не эту,
Эту уже мы не в силах читать!

1940 г.

 

То град твой, Юлиан!
Вяч. Иванов

Когда погребают эпоху,
Надгробный псалом не звучит.
Крапиве, чертополоху
Украсить ее предстоит.
И только могильщики лихо
Работают, дело не ждет.
И тихо, так, Господи, тихо,
Что слышно, как время идет.
А после она выплывает,
Как труп на весенней реке,
Но матери сын не узнает,
И внук отвернется в тоске.
И клонятся головы ниже.
Как маятник, ходит луна.
Так вот — над погибшим Парижем
Такая теперь тишина.

1940 г.

«Я была ошеломлена, опустила голову, уткнувшись лицом в стол… Я как бы задохнулась от налетавшего шквального ветра, оставившего в комнате сплошной озон».[7]

 

Кармен де лос Льянос:

Храню пачку писем тех лет, их мне привёз брат из Москвы после кончины папы в апреле 1973 года. (Вот некоторые из них в переводе на русский. – М.Л.)

 «Луга, 1 июля 1940 года.

Дорогой папа!

… Я сейчас редактирую свои стихи «Посвящение комиссарам» и «Посвящение Испании», которые я раньше тебе отправила. Третье стихотворение «Возвращение в Испанию» я оставила в Ленинграде и отправлю тебе потом уже отредактированным…

… С самыми лучшими пожеланиями и любовью, твоя дочь Кармен»

«Ленинград, 10 сентября 1940 года.

«Самый любимый папа!

… У Карлоса с Вирхилио всё хорошо. Я же часто плачу по ночам, и однажды мои подруги по спальне сообщили об этом директору. Он меня вызвал и спросил, что со мной происходит. Я сказала ему правду: я не больна и вполне довольна детдомом, но меня очень расстраивает то, что нас не отправляют к тебе … Я даже заподозрила, что ты куда-то снова уехал…

… О здоровье Карлоса я говорила с директором и с доктором. Он сказал, что Карлос значительно прибавил в весе. Доктор распорядится, чтобы брата кормили ещё лучше, так как ему надо набирать вес и окрепнуть физически…

… Прими всю любовь от дочери, которая тебя обожает, Кармен»

«Ленинград, 5 января 1941 года.

… 1 января у нас проходил новогодний карнавал. Девочки надели нарядные платья и мантильи, а мальчики нарядились мушкетёрами, маврами. На мне было платье, которое сшила сама.

Больше всего запомнилась коррида. Вирхилио и ещё один мальчик были тореадорами в красивых костюмах и сражались с картонным быком, внутри которого находились двое ребят. Карлос тоже участвовал в корриде, не помню только, был ли он бандерильеро или пикадором. Всё прошло замечательно. В конце Вирхилио заработал ухо быка и бросил его мне. Ты не можешь себе представить, как ему аплодировали, он всё проделал с невероятной грацией.

Эти зимние каникулы очень хороши. Недавно мы слушали оперу по сказке Пушкина, а скоро поедем в дом отдыха на Финский перешеек. Мы проводим время очень хорошо. Кармен»

“Ленинград, 13 февраля 1941 года.

Любимый папочка!

… Сегодня у нас праздник в честь пятилетнего юбилея выборов и победы Народного фронта. Все группы выпустили стенгазеты об Испании… Кармен»

“Ленинград, 25 февраля 1941 года.

Дорогой папа, привет!

… Пишу тебе от имени всех троих, – уроки закончились и есть свободное время.

В воскресенье наш детдом участвовал в военной игре против русской школы. Нас отвезли в лес, где снега было до пояса. У нас был план местности, и каждый командир имел секретную карту, которую надо было открыть в определенный час. Задача была захватить флаг «неприятеля».

Согласно плану мы, 15 лыжников, должны были появиться в тылу врага и захватить флаг. Долго бродили мы по лесу в тылу врага. Наши передовые дозоры видели русских. У них там мало людей, и они нас не ожидали. По команде командира мы бросились на них и победили…

Скоро пошлем тебе снимок, – в субботу нас будут фотографировать. Говорят, будет даже киногруппа.[8]

Ну, пока всё, передаю тебе огромное количество поцелуев и объятий от твоих детей, которые тебя любят и не забывают. Карлос, Кармен и Вирхилио».

 

[1] По книге: Нечаева А.М. Россия и ее дети. М., 1999.

[2] MEMORIAS IMBORRABLES. Adolfo Eustaquio Cabal del Cueto. KRK Ediciones. Oviedo, 2007.

[3] ИСПАНСКИЕ ГОСТИ НА РОДИНЕ САДКО. СПб. «Сударыня», 1997.

[4] Согласно Плутарху, эти слова произнёс римский полководец и политический деятель Помпей, поднявшись на корабль, который вёз в Рим хлеб из Сардинии, Сицилии и Африки, и приказывая морякам готовиться к отплытию, несмотря на сильную бурю.

[5] «Кровь, тяжкий труд, слезы и пот» (Blood, toil, tears, and sweat) – речь Уинстона Черчилля в Палате общин  13 мая 1940 года

 

[6] Феликс Юсупов МЕМУАРЫ (1887-1953).

[7] Эмма Герштейн. ЛИШНЯЯ ЛЮБОВЬ. Глава восемнадцатая.

[8] Выдающийся кинооператор Роман Лазаревич Кармен, снимавший хронику гражданской войны в Испании, сделал фильм о приезде и жизни детей Республики в СССР. Был дружен с семьёй Вирхилио де лос Льянос Мантека с осени 1936, времени осады Мадрида. В 50-х гг руководил защитой диплома Карлоса де лос Льянос Мас во ВГИКе (Всесоюзном Государственном институте кинематографии).