КАРМЕН ДЕ ЛОС ЛЬЯНОС:

Моё детство вспоминаю счастливым временем.

Что помню?

На пяльцах вышиваю крестиком, бабушка склоняется и прикладывает палец к губам: тихо! Я и так сижу тихо, знаю – мама спит, приехала из театра под утро.

За окном шаги прохожих, обрывки разговора. И вдруг – о Господи! – начинает гудеть колокол церкви Сан Лоренсо. Оттуда приходят и бродят по дому ароматы бальзама и ладана. На втором этаже дома, стоящего поныне, родители снимали громадную угловую квартиру с четырьмя балконами. По ней можно было кататься на велосипеде. Сквозь прутья балкона вижу узкую мощёную булыжником улочку Сан Косме и Сан Дамиана^[1]. 

В доме постоянно пахло отцовскими сигарами и кофе. Он приготовлялся для многочисленных тёть и дядей, их друзей и театральных коллег родителей. Надо сказать, что, кроме кофе, с провизией в семье иногда бывало туго. Мы ожидали письма от родителей из гастрольного далека, где – завернутые в фольгу, чтобы не просвечивали – лежали банкноты. На конвертах красовались экзотические марки.  Если почтальон проходил и проходил мимо нашего дома – было по-настоящему тяжко.

Мы жили с бабушкой Кончей, мамой моей матери, чудесной самоотверженной женщиной, рано овдовевшей. Её собственная мама, моя прабабушка Паскуала, тоже недолго жила у нас.

Семья была обширной, дом оживлённым и полным людей. Родители часто гастролировали, а в их отсутствие нас с братьями воспитывали бабушки и тёти. Им и приходилось исхитряться, чтобы семью прокормить.

Будучи в Мадриде, родители пропадали в театре. (Я как-то спросила маму в её уже преклонном возрасте: ты водила меня за руку гулять когда-нибудь? Потому что я такого не упомню. В ответ кадры былого замелькали в маминых глазах, она явно искала в прошлом нас обеих в ролях матери и ребёнка, ведомого за руку. И хотя память её – актриса! – не подводила до самого конца, попытка была безуспешной.) Маму в будничных обстоятельствах невозможно представить…

До полудня она спала после вчерашнего спектакля. Обычно актёры и их почитатели засиживались за полночь в кафе. Лица плавали в дыму сигар и сигарет – кажется, тогда курили все. Впрочем, мама не курила. Маму я всегда помню красивой, затейливо причёсанной, с яркой помадой на губах и в тон помаде – маникюром – она до самых последних дней жизни еженедельно посещала салон.

Юной актрисой мама вышла замуж, родила нас троих и далее целиком посвятила себя театру… (Ныне в википедии Франциске – Паките Мас – посвящена большая страница с перечислением ролей в театре и кино; особо мама прославилась в 60-70-х на телевидении в Аргентине, там её застала испанская война летом 1936 года.) Мама работала в одной из лучших театральных трупп Испании, grupo de Lola Membrives. Храню фото: Лола Мембривес, мама, знаменитый драматург Хасинто Бенавенте, Нобелевский лауреат.

Отец трудился суфлёром в том же театре, но в основном посвятил себя профсоюзной и политической работе. В начале 20-х юношей вступил в Испанскую социалистическую рабочую партию, ИСРП, стал одним из организаторов профсоюза работников театра, храним его удостоверение номер 1. Нынешние видные деятели кино и театра Испании состоят в этом профсоюзе.

…Мадрид раннего детства помню ещё патриархальным, на улице по вечерам зажигали газовые фонари. Утром бродячие торговцы вразнобой пели, расхваливая товары. Больше всех радовал торговец овощами и фруктами – его тележку тянул симпатичный ослик, которого можно было подержать за вожжи и погладить!

В столице прошли первые тринадцать лет моей жизни, хотя я рождена в Алкое, а крестили меня уже в Эльче, провинция Аликанте. В те годы актёрские дети часто появлялись на свет по месту гастролей. Так, через год после меня брат Вирхилио родился в Малаге, а крестили его в Кадисе, и только Карлитос, самый младший – мадридец. В церкви Сан Лоренсо, ближайшей к дому, его и крестили…

Район Лавапьес был самым что ни на есть типичным мадридским местом, в прежние времена здесь жили махи и махос, манолос. Недалеко стояла знаменитая Табачная фабрика, где трудилась наша высокая стройная тетя Эльвира, особа обаятельная и острая на язык, типичная cigarrera. Она снимала квартиру этажом выше нас. Вечерами Эльвира подрабатывала официанткой в кафе Барбиери, тут в табачном дыму до утра вели беседы – tertulias – политики, журналисты и литераторы. Тётя ловко скользила между столиками, отражаясь в зеркалах, где на центральном красовалась муза Эрато с арфой.

Эльвира вообще-то была двоюродной бабушкой по материнской линии, но от других бабушек отличалась моложавостью и решительностью. Она обожала меня и братьев и не выносила пономаря церкви Сан Лоренсо – тот гонялся за мальчишками, хлестал их по голым ногам хворостиной, когда лезли на забор. Наконец, её терпение лопнуло. Увидев ребят зарёванными с исполосованными голенями, Эльвира направилась в таверну, где пономарь сиживал, схватила с его стола бутылку вина и вылила ему на лысину. Окружающие аплодировали и подбадривали: «Браво, Эльвира!»  Тётя пообещала в следующий раз разбить этой бутылкой башку пономаря…

Вообще-то братики иногда действовали на нервы даже мне, терпеливой. Не забыть, как пришлось простоять целый час привязанной к кровати, – я была лошадью, а братья – ковбоями и индейцами…

Семейство наше было нетипичным. Думаю, нас считали богемой. По обеим линиям – актёры, актрисы. Папину сестру Кармен Льянос я помню на экране кинотеатра поющей в музыкальной драме «Ceньорито Октавио». Младший брат отца дядя Лауреано Льянос женился на юной актрисе Лоле Лемос – Лола происходила из знаменитого театрального клана и уже в 90-х заслужила всеобщую любовь в роли седовласой доброй бабушки из телесериала.

На первом этаже нашего дома находилась частная школа для мальчиков, там учились братья. Им преподавал дон Феликс – человек строгий до жестокости. Я училась в частной школе для девочек, на втором этаже, у его супруги доньи Рамоны. Дочь учительской пары Гуадалупе играла на арфе, я могла часами слушать, как она репетирует. С тех пор люблю классическую музыку…

Моя любовь к рукоделию тоже зародилась в детстве.

Когда бабушка разрешала, я выносила стул на улицу и садилась рядом с соседками из дома напротив, вышивала или вязала. У них не было электричества, они ставили стулья на солнышке. Головы покрывали платками с четырьмя завязанными узлами.

Родители наши были людьми очень разными.

Папа – страстно вовлечённый в политику, верил в возможность установления социальной справедливости здесь и сейчас. Он был честен до личного аскетизма (если не считать сигар), правдив до ранящего некоторых людей предела… Таким и оставался до конца, таким его вспоминают друзья и соратники – об отце много упоминаний в литературе о гражданской войне. Он чурался выборных постов и терпеть не мог карьеристов.  Семейство отца известно было в Альмерии (Андалузия) давними прогрессивными традициями. Его дед Лауреано де лос Льянос в своё время возглавлял умеренную либеральную партию и пять раз избирался в кортесы, испанский парламент (1836, 1841, 1842, 1854 y 1859). Яркий образ папиного отца (тоже Вирхилио), журналиста и отчаянного полемиста, создал в «Национальных эпизодах» знаменитый Бенито Перес Гальдос[2]. Смолоду работавший театральным суфлёром, папа знал тексты всех авторов, чьи пьесы шли в Испании и за рубежом, с раннего детства поглощал книги. Обладая феноменальной памятью, достиг высокого уровня самообразования, оттачиваемого в спорах с молодыми, как он сам, блестящими журналистами.

Мама была от политики далека, её душа и жизнь полностью принадлежали театру. При этом она была человеком верующим. Папа же презирал клерикальное сословие. Хотя не вмешивался в наши верования. В его собственной жизни религии места не было.

… Как сложилась бы моя судьба, не начнись война в июле 1936 года? Могу предположить, что меня также увлёк бы театр. Я пела, танцевала, декламировала стихи, которых знала кучу и сама сочиняла, выступала перед друзьями.

У меня даже был «обожатель». Отец его работал в банке, и мой поклонник мог себе позволить угостить подругу мороженым. Он был щедр. После школы собирался стать морским офицером и сообщил, что «мою» Богоматерь Марию дель Кармен моряки называют Stella Maris, «Звезда морей».

Этот мальчик появлялся на обратной стороне улицы перед нашими окнами и ухал, подобно Тарзану, звал меня на прогулку. Однажды тётя Эльвира вылила на него сверху ведро воды. «Он хотя бы умеет плавать?» – спросила она с иронией. Но ей не удалось отвадить Тарзана.

Помню: мы идём с ним посмотреть на станцию метрополитена, которую вот-вот откроют, болтаем, едим мороженое. В городе страшная жара. Эта станция «Лавапьес» в дни и ночи осады Мадрида не закрывалась – стала бомбоубежищем.

…16 июля 1936 года мы справляли мои именины уже на новом месте жительства в районе Куатро Каминос. Был праздник Богоматери Кармельской, Нашей Госпожи Кармен, звонили колокола, родителей в Мадриде не было, как обычно.

18 июля начался мятеж…

20 июля позвонила Эльвира: горит церковь Сан Лоренсо.

Храм моего первого причастия дымился несколько дней и сгорел дотла.

___________________

[1] Косма́ и Дамиа́н, в русской традиции Кузьма и Демьян — братья, святые-бессребреники, врачеватели и чудотворцы, предположительно жившие во второй половине III — начале IV веков.

[2] «Национальные эпизоды» (исп. Episodios nacionales) — четыре цикла по десять романов и один, состоящий из шести книг, написанных Бенито Пересом Гальдосом в период с 1873 по 1913 годы и описывающих историю Испании, начиная с Трафальгарской битвы и заканчивая 1874, годом падения либералов и первой испанской республики.